Осколки чести - Страница 14

– Сколько лет вам было?

– Одиннадцать. И роста я был маленького. Я всегда был маленького роста. Он оттеснил мать к дальней стене. И выстрелил из… – Форкосиган со свистом втянул в себя воздух и закусил нижнюю губу. – Странно, когда начинаешь говорить о чем-то, то вдруг возвращаются такие подробности… А я-то думал, что почти ничего уже не помню.

Он заметил, что Корделия побледнела, и неожиданно смутился.

– Я вас расстроил своей болтовней. Извините. Все это было очень давно. Не знаю, почему я столько говорю.

«Зато я знаю», – подумала Корделия. Несмотря на жару, он застегнул верхнюю пуговицу рубашки почти бессознательно. «Его знобит, – поняла она, – температура повышается. Насколько?» Да еще надо учесть эффект от этих таблеток. Тут есть чего испугаться.

Внезапный порыв заставил ее сказать:

– Но я понимаю, что вы имеете в виду, говоря о том, как все возвращается. Я помню… Сначала катер летел вверх, как всегда, и брат махал рукой… глупо, конечно, ведь отец все равно нас не видел. А потом по небу разлился свет, словно засияло второе солнце, и посыпался огненный дождь. После этого пришла пустота. Даже не тьма, а какое-то серебристо-пурпурное свечение. Я только сейчас вспомнила, что тогда ослепла на несколько дней.

Он изумленно посмотрел на нее:

– И со мной было так же… Он бросил в нее акустическую гранату. Я потом очень долго ничего не слышал. Словно все звуки перешли за порог чувствительности. Общий шум, более бессмысленный, чем тишина…

– Да…

– Наверное, с той минуты я и решил стать солдатом. Меня влекла не слава, а сила. Логика действий, искусство наступления, скорость и внезапность… Я хотел стать более подготовленным, более крепким и быстрым, более подлым негодяем, чем те, что ворвались к нам в дверь. То был мой первый боевой опыт. Не слишком успешный.

Его трясло, и она решила переменить тему разговора.

– Я никогда не была в бою. Как это бывает?

Форкосиган глянул на нее и умолк. «Опять словно хочет меня измерить», – подумала Корделия. Но он начал потеть – слава Богу, жар отступает.

– На расстоянии, в космосе, возникает иллюзия чистой и славной битвы. Почти абстракция. С тем же успехом это может быть компьютерная модель боя или игра. Реальность не чувствуется – только если в ваш корабль попадут. – Он опустил глаза, словно выбирая, куда ставить ногу, хотя почва здесь была ровная. – Убийство, настоящее убийство – это совсем другое дело. Тогда, на Комарре, когда я убил своего политофицера, я был разъярен даже сильнее, чем… чем в другое время. Когда чувствуешь, как под твоими руками замирает чья-то жизнь, то на лице жертвы читаешь и собственную смерть. А ведь он меня предал, он навсегда запятнал мою честь.

– Боюсь, я это не вполне понимаю.

– Да. Похоже, что в отличие от меня гнев делает вас сильнее. Хотел бы я знать, как вам это удается.

Вот опять этот странный комплимент. Она замолчала, уставясь себе под ноги, потом стала смотреть на гору впереди, на небо – куда угодно, только не в его непроницаемое лицо. В результате она первая заметила наверху сверкающую точку – пламя из дюз ракетного двигателя.

– Эй, смотрите, это не катер?

– Да, действительно. Давайте-ка спрячемся вон в тех кустах, – распорядился Форкосиган.

– А вы не хотите привлечь их внимание?

– Нет. – Характерным жестом он повернул руку ладонью вверх. – Мои друзья и враги носят одну и ту же форму. Я предпочел бы сообщить о моем присутствии по возможности не всем сразу.

Теперь до них уже доносился рев двигателей. Сделав крутой вираж, катер уходил за серо-зеленую лесистую гору на западе.

– Похоже, они направляются к складу, – заметил Форкосиган. – Это осложняет ситуацию. – Он сжал губы. – Интересно, зачем они сюда вернулись? Может, Готтиан нашел секретный пакет?

– Разве ему не должны были достаться все ваши бумаги?

– Не все. Часть документов спрятана, поскольку они не предназначены для глаз Совета Министров. Сомневаюсь, чтобы Корабик Готтиан мог отыскать то, что ускользнуло от Рэднова. Рэднов – умный шпион.

– Рэднов – высокий, широкоплечий, с острым профилем?

– Нет, это похоже на сержанта Ботари. Где вы его видели?

– В лесу около ущелья. Это он стрелял в Дюбауэра.

– А, вот как? – Глаза Форкосигана вспыхнули, и он хищно улыбнулся. – Многое проясняется.

– Только не для меня.

– Сержант Ботари – странный человек. Месяц назад мне пришлось его сурово наказать.

– Настолько сурово, что он мог стать участником заговора?

– Готов поспорить, что Рэднов так и подумал. Да, так вот – не знаю, смогу ли объяснить вам насчет Ботари. Его вообще мало кто понимает. Он – великолепный солдат, а меня на дух не переносит, как выразились бы вы, бетанцы. Ему нравится меня ненавидеть. Это стало для него потребностью.

– И он выстрелил бы вам в спину?

– Никогда. Ударить в лицо – другое дело. По правде говоря, именно за это он и был наказан в прошлый раз. – Форкосиган задумчиво потер скулу. – Но оставить его у себя за спиной в бою можно не колеблясь.

– Судя по вашим словам, он настоящий псих.

– Да, многие так говорят. А мне он нравится.

– И вы еще уверяете, будто это мы, бетанцы, любим устраивать из жизни цирк!

Форкосиган со смехом пожал плечами:

– Ну, всегда полезно потренироваться с человеком, который не боится сделать тебе больно. Схватки с Ботари позволяют мне сохранять прекрасную форму. Однако я предпочитаю, чтобы наши спарринги ограничивались спортзалом… Нетрудно понять, почему Рэднов решил привлечь к заговору Ботари – он кажется озлобленным типом, которому можно поручить грязное дело. Пари держу, именно так все и было… Молодчина Ботари!