Спустя восемь или девять трапез она лежала на койке, скучающая и подавленная. Внезапно свет в камере померк. Немного погодя светильники зажглись, но почти сразу же погасли снова.
– Уф! – охнула она: желудок куда-то провалился и она начала всплывать вверх. Корделия поспешно ухватилась за свою койку. Ее предусмотрительность была вознаграждена мгновение спустя, когда она плюхнулась обратно с ускорением примерно в 3g. Светильники вспыхнули и погасли, потом снова наступила невесомость.
– Плазменная атака, – сказала она себе. – Видимо, экраны перегружены.
Корабль сотряс чудовищный удар. Ее отбросило с койки к противоположной стене; тьма, невесомость, тишина. Прямое попадание! Она отлетела от дальней стены, отчаянно пытаясь за что-нибудь ухватиться, больно стукнулась локтем… обо что? стену? пол? потолок? Вращаясь в воздухе, Корделия невольно вскрикнула. «Наши стреляют, – чуть ли не в истерике подумала она. – Я погибну от огня своих. Идеальный конец военной карьеры…» Стиснув зубы, она напряженно прислушивалась.
Слишком тихо. Не потеряна ли герметичность? Ей представилась жуткая перспектива: в живых осталась она одна, запертая в эту черную коробку и обреченная плавать в ней, как рыба в аквариуме, до неизбежной гибели от удушья или от холода. Камера станет ее гробом, который спустя много месяцев распечатает какая-нибудь команда уборки.
И ужасная мысль: цела ли ходовая рубка? Центр управления кораблем, где находился Форкосиган и куда наверняка метили эскобарцы… Может, он сейчас изранен осколками, замерз в вакууме, сгорел в плазменном огне, раздавлен рухнувшими переборками?
Но вот пальцы наконец нашли какую-то поверхность: правда, ухватиться тут не за что… Угол? Прекрасно. Она свернулась калачиком и замерла.
Неизвестно сколько времени пробыла она в этом стигийском мраке. Руки и ноги дрожали от непрерывных усилий, требовавшихся, чтобы удержаться на месте. Потом корабль застонал и зажегся свет.
«О, дьявольщина, это же потолок!»
Вернувшаяся сила тяжести швырнула ее на пол. По левой руке разлилась резкая боль, потом наступило онемение. Она поспешно забралась обратно на койку, вцепившись в нее правой рукой с такой силой, что костяшки побелели, постаралась упереться ногой в раму, снова напряглась…
Ничего не происходило. Тут Корделия почувствовала, что ее одежда намокла. Опустив глаза, она увидела кровь. Ах, вот в чем дело – оказывается, у нее открытый перелом… С трудом стащив куртку, она обмотала ее вокруг руки наподобие жгута. От давления проснулась боль. Она несколько неуверенно попробовала позвать на помощь. Может, за камерой наблюдают.
Никто не пришел. Следующие три часа Корделия пробовала кричать, убеждать, колотила в дверь и стены здоровой рукой, просто сидела на койке, рыдая от боли. Сила тяжести и свет отключались еще несколько раз. Но вот нахлынула особенная, знакомая каждому астронавту тошнота, словно тебя выворачивает наизнанку в банке с клеем, – признак прыжка через пространственно-временной туннель. Затем все стабилизировалось.
Когда дверь ее камеры открылась, она была так удивлена, что даже отпрянула к стене, сильно стукнувшись головой. Но это оказался лейтенант службы охраны, а с ним – кто-то из врачей. У лейтенанта на лбу багровела шишка размером с куриное яйцо, медик был невредим, но выглядел вконец задерганным.
– Вот второй по тяжести случай, – сказал лейтенант. – После этого можете просто обойти камеры по порядку.
Побледневшая от боли и усталости, Корделия размотала свою руку. Врачу, при всем его профессионализме, явно не хватало сноровки главного хирурга. Она чуть не потеряла сознание от боли, прежде чем ей наложили пластик.
Новых признаков атаки не было. Ей выдали свежую тюремную пижаму, а через два приема пищи она ощутила очередной прыжок через туннель. Мысль ее непрерывно металась по беличьему колесу страхов. Засыпая, Корделия всегда видела сны, и все они были кошмарными.
Наконец пришел лейтенант Иллиан – правда, не один, а с охранником. Корделия так обрадовалась, увидев знакомое лицо, что готова была его расцеловать. Вместо этого она смущенно откашлялась и спросила (как она надеялась, достаточно небрежно):
– С коммодором Форкосиганом ничего не случилось во время атаки?
Удивленно подняв брови, он внимательно всмотрелся в нее:
– Конечно.
Конечно. Конечно. Это «конечно» подразумевает, что он даже не ранен. На глаза навернулись слезы облегчения, которые, к счастью, удалось скрыть.
– Куда вы меня ведете? – поинтересовалась она, когда они вышли из тюремного отсека и пошли по коридору.
– На катер. Отправитесь в лагерь военнопленных на планете, поживете там, пока не будут согласованы процедуры обмена. Потом вас всех начнут отправлять домой.
– Домой? А как же война?
– Закончилась.
– Закончилась! – Корделия пыталась это осознать. – Закончилась. Вот это темпы! А почему эскобарцы не развивают свой успех?
– Не могут. Мы запечатали выход из пространственно-временного туннеля.
– Запечатали? Не блокировали?
Он кивнул.
– Как это, черт подери, можно запечатать п-в-туннель?
– В некотором смысле очень старая идея. Брандеры.
– А?
– Пошлите в туннель корабль и аннигилируйте его в средней точке между выходами. Возникнет резонанс – многие недели там и атом не пролетит.
Корделия присвистнула.
– Умно. Жаль, что мы до этого не додумались. А как вы спасаете пилота?
– Может, именно поэтому вы и не додумались. Мы его не спасаем.
– Боже… Вот это смерть.
Перед ней моментально предстала очень наглядная картина.