Осколки чести - Страница 36

Она вздохнула, перевела взгляд на потолок.

– Ну, я не сомневаюсь, что это будет очень познавательно.

Она попыталась вспомнить, о чем думала во время секса со своим прежним любовником, пока они не расстались. Может, сейчас получится не страшнее…

Улыбаясь, Форратьер поставил рюмку на тумбочку, выдвинул ящик и достал оттуда небольшой нож – острый, как старинный скальпель, с ручкой, усеянной драгоценными камнями. Довольно лениво, без всякого азарта он принялся вспарывать оранжевую пижаму. На какой-то миг Корделия показалась себе картофелиной, с которой снимают кожуру.

– Разве это не казенное имущество? – осведомилась она, но тут же пожалела о том, что заговорила: голос сорвался на слове «имущество». А страх жертвы только раззадорит его. Это все равно что бросить подачку голодному псу – он будет прыгать еще выше.

Довольный Форратьер хохотнул. И – словно ненароком – позволил ножу соскользнуть. Лезвие на сантиметр вонзилось ей в бедро. Он жадно наблюдал за ее реакцией. Нож попал в участок, лишенный чувствительности, – Корделия не ощутила даже горячей струйки крови, побежавшей по ноге. Он разочарованно сощурился. А она не стала смотреть на рану. Жаль, что она никогда не интересовалась состоянием транса.

– Сегодня я вас не изнасилую, – будничным тоном сообщил он. – Вы ведь ждете изнасилования?

– Мне это приходило в голову. Сама не знаю, что заставило меня предположить такое.

– Почти нет времени, – объяснил он. – Сегодня, так сказать, только закуска в начале банкета. Легкий диетический бульон. Все сложные вещи оставим на десерт, через несколько недель.

– Я никогда не ем десерта. Боюсь располнеть, знаете ли.

Форратьер снова хохотнул.

– Вы просто прелесть. – Положив нож, он сделал еще глоток вина. – Знаете, офицеры всегда поручают работу другим. Ну, а я к тому же поклонник земных традиций. Мое любимое столетие – восемнадцатое.

– А я бы решила – четырнадцатое. Или двенадцатое.

– Через пару дней я приучу вас меня не перебивать. О чем это я? А, да. Ну, за чтением я набрел на дивную сценку, когда некую высокопоставленную даму, – он поднял рюмку, приветствуя ее, – насилует больной слуга по приказу своего господина. Очень пикантно. Увы, венерические заболевания отошли в прошлое. Но я могу отдать приказ больному слуге, хотя заболевание у него не физическое, а душевное. Настоящий, неподдельный шизофреник.

– Весь в господина, – кивнула Корделия.

«Долго я не выдержу. У меня скоро остановится сердце…» Адмирал таинственно улыбнулся.

– Видите ли, мой слуга слышит голоса, как Жанна Д’Арк, с той разницей, что, по его словам, это демоны, а не святые. Иногда у него бывают и зрительные галлюцинации. И он – мужчина весьма крупный. Я его и прежде использовал, много раз. Он не из тех, кто легко… э-э… привлекает женщин.

Кто-то очень вовремя постучал, и Форратьер пошел открыть дверь.

– А, входи, сержант. Я как раз говорил о тебе.

– Ботари! – выдохнула Корделия.

Пригнув голову, в дверной проем протиснулась высокая фигура со знакомым лицом борзой.

Как этому подонку в адмиральской форме удалось угадать ее тайный кошмар? В памяти пронесся калейдоскоп образов: просвечиваемый солнцем лес, треск нейробластера, лица мертвеца и полумертвеца, тень, надвигающаяся подобно смертной тьме…

Она заставила себя сосредоточиться на настоящем. Узнает или нет? Но его глаза даже не прикоснулись к ней – они не отрывались от Форратьера. Слишком близко они посажены, эти глаза, и один чуть ниже другого. Такая необычная асимметрия еще усиливала уродство лица.

Кипящее воображение Корделии рванулось к его телу. Это тело – оно тоже какое-то неправильное, скорченное. Разве это тот самый подобранный, прямо стоящий человек, что потребовал от Форкосигана права быть первым. Нет-нет, что-то здесь не так, ужасно не так. Сержант на голову выше Форратьера, а двигается так, будто подползает к нему на коленях. Его позвоночник свернулся от напряжения, и он пожирает взглядом своего… господина? Мучителя? Что мог сделать этот изверг с таким неподатливым материалом, как Ботари? «Господи, Форратьер, неужели ты в своем дешевом тщеславии веришь, будто управляешь этим опасным, свирепым существом? И ты осмеливаешься играть с мрачным безумием, затаившимся у него в глазах? – Ее мысли бились в такт с бешеной скачкой пульса. – В этой комнате две жертвы. Здесь две жертвы. Две…»

– Ну, давай, сержант. – Форратьер ткнул через плечо большим пальцем, указывая на распростертую на кровати Корделию. – Трахни-ка мне эту бабенку. – Он подвинул кресло поближе и приготовился смотреть, внимательно и радостно. – Действуй, действуй.

Ботари все с тем же непроницаемым лицом расстегнул брюки и подошел к кровати. Тут он впервые на нее посмотрел.

– Какие-нибудь последние слова, «капитан» Нейсмит? – саркастически осведомился Форратьер. – Или вам больше нечего сказать?

А она смотрела на Ботари, охваченная острой жалостью, почти на грани любви. Казалось, он в трансе, словно его ведет некий долг – похоть без удовольствия, предвкушение без надежды. «Бедняга, – подумала Корделия, – во что они тебя превратили». Больше не думая ни о поединке, ни о моральной победе, она искала в своем сердце слова не для Форратьера, а для Ботари. Какие-нибудь целительные слова, чтобы не прибавить новый груз к его безумию… Казалось, в комнате воцарился влажный холод, и она дрожала, испытывая безграничную усталость, беспомощность и печаль. Он склонился над ней, тяжелый и тусклый, как свинец, и кровать под ним заскрипела.

– Кажется, – выговорила она наконец, – мученики близки к Богу. Мне очень жаль, сержант.